Он не любил опаздывать. Кажется, это знали все, кто общался с ним чуть ближе обыкновенных, ни к чему не обязывающих знакомых. И она тоже наверняка знала, что придет Чарли за четверть часа до назначенного времени – ведь привычка – вторая натура и ничего с этим не поделаешь. Они вместе больше полугода, кажется, а он так и не удосужился узнать, какие цветы она любит больше всего. Впрочем, Сирша – слишком независимая, слишком педантичная, слишком скептическая, слишком красивая (в ней всего и всегда было слишком), возможно, вообще не любила никаких цветов. Но спеша к ней, он случайно наткнулся взглядом на огромный букет диких орхидей – наверное, такой же необузданный и волевой, как и сама Шорт. Он незамедлительно забрал его из небольшой цветочной лавки и с легкостью на душе продолжил путь, на несколько минут забыв о том, насколько тяжелый разговор им предстоит сегодня. Он не знал, как сказать ей то, что собирался донести до девушки Чарли. Чересчур нелепыми и глупыми казались ему все доводы, накопившиеся за пару часов тщательного мозгового штурма. Да и фраза «нам нужно поговорить» почти наверняка разрушала все разговоры, а «давай останемся друзьями» - портила иллюзию отношений.
Он увидел ее. Сирша ждала. Она тоже не имела привычки опаздывать и больше не выглядела той колючкой, которой он встретил ее в их первую общую минуту вместе. Она научилась улыбаться – широко и искренне, научилась верить. А сейчас он собирался собственноручно сломать все то, что так бережно выстраивалось ими шесть месяцев. Долго. Зажмурившись и сделав глубокий вздох, словно перед затяжным прыжком в ледяную воду, Чак разрешил себе еще одну отсрочку. Новую. Он не хотел огорошивать ее болью сразу, бить по ничем не защищенному сердцу вот так сходу, а потому постарался улыбаться так же тепло, как улыбался ей тогда, когда думал, что по-настоящему привязан и  так будет продолжаться вечно. Он подошел к ней – красное платье – забрало, а в глазах – вызов. Робко вздохнув, он пробежался кончиками пальцев по обнаженному плечу, приспустив черную накидку и, наклонившись, робко поцеловал девушку в висок, мысленно коря себя за слабость. Пышный букет перебрался из его рук – в ее объятия – без лишних слов, только с короткой и немного грустной улыбкой.
- Ты великолепно выглядишь,- вроде бы обыкновенная формальность; фраза, которую среднестатистический американец повторяет пару раз в день и не придает этому особого значения, но в его прерывающемся, чуть хрипловатом голосе звучали интонации влюбленного подростка или глубоко волнующегося человека. Сирша могла услышать то, что хотела, и вряд ли ее можно было бы осуждать за это. - Ты хотела поговорить сегодня?- он припомнил их последний телефонный разговор. Тогда уже все решилось, но радостный девичий голосок не дал ему продолжить начатую фразу «Мне нужно сказать тебе что-то важное». Черт, как отсрочка перед виселицей.

Теперь ему было по-настоящему страшно. У каждого из нас есть свои призраки – таинственные и скрывающиеся где-то в уголках подсознания; зачастую далекие и чужие до определенной минуты. Но они есть обязательно – сопровождают нас изо дня в день по нашей жизни, эфемерным и незримым облачком качаясь где-то у правого плеча и не оставляют до той самой минуты, пока мы не оставим этот мир и не станем таким же призраком для кого-то. Не обязательно, что такой вот фантом появляется у тебя с самого первого дня жизни – он может поселиться за спиной со временем, и никогда не знаешь, в какой момент это случится. Чарльз Деанджело спокойно жил без таких вот маленьких скелетов в шкафу, но точно знал, что его родителям такой завидной участи заполучить не удалось. Но сегодня. Сегодня он наверняка получит своего призрака и никогда не сумеет забыть глаз Сирши, когда она услышит то, что должна была услышать еще пару дней назад. Он никогда не разбивал сердец и не хотел собирать девичьих влюбленностей в копилку собственного достоинства и эгоизма, подпитывая чужими слезами тщеславие и радуясь своей исключительности. Но чувствовал он себя просто отвратительно. И как подозревал только потому, что не чувствовал ничего, кроме вежливого смущения и волнения, порожденного врожденной воспитанностью. Он никогда не любил Шорт и не чувствовал тех мук, которые испытывает человек, переживающий смерть любви.
Сирша. Глупая маленькая девочка, которая взяла на себя нелепую и, по сути, неподъемную для большинства таких же, как она, роль. Притворяться рассудительной, не по годам мудрой и расчетливой. Что может быть более изнуряющим, чем постоянный контроль над собой и ситуацией?
- Это метеоры,- она говорила, а легкое дыхание ветра приятно щекотало податливую кожу. Ему хотелось попросить ее замолчать и просто послушать дыхание друг друга, но он не проговорил ни слова и молчаливо смотрел на нее, лихорадочно сверкая в темноте глазами и не понимая, за что расплачивается тем, что должен сейчас сделать. Пусть говорит. Возможно, он больше никогда не услышит этот голос, вошедший в привычку. Сирша Шорт вошла для него в привычку, а значит, нужно обрывать это пока не поздно. Она снова заговорила и, дослушав ее, Чак вдруг подумал, что не может даже дышать. Он боялся больше всего именно этих слов. О любви.
- Сирша,- голос на минуту прервался, и он молчал, глубоко встревоженный глядя на нее. А ведь Шорт могла принять этот взгляд за выражение глаз волнующегося перед важным признанием подростка. - Ты не должна говорить мне этих слов. Я не тот человек, кому ты должна их сказать, понимаешь? Найдется тот, кто все это оценит, но не я,- он сделал шаг в сторону, словно даже физически пытался разорвать любой возможный контакт между ними,- понимаешь… я привязался к тебе, сильно, очень сильно. Но люблю я не тебя. Уже давно, очень давно люблю ее,- при последнем слове голос его вдруг стал ниже и гораздо взволнованнее, словно говорил он не о живом человеке, а о чем-то недоступном и очень-очень нужном. Самом нужном в этом мире.